Татьяна Красавченко (Москва)

Л.-Ф. Селин и русские писатели-младоэмигранты первой волны (В. Набоков, Г. Газданов, В. Яновский и др.) 

Tatjana Krasavčenko (Moscou)

Louis-Ferdinand Céline et les « jeunes écrivains » de la première vague de l 'émigration russe (Nabokov, Gazdanov, Janovskij…)

Луи-Фердинанд Селин (1894-1961), «злой гений» французской литературы, тем не менее способный, по мнению французской критики, оспорить у М. Пруста «первое место» (J. Brenner) среди французских писателей ХХ в. как самый «значительный писатель, изобразивший болезни современной цивилизации» (M.-Ch. Bellosta), произвел на молодое поколение литераторов первой волны русской эмиграции глубокое впечатление. Л. Кельберин, Ю.Терапиано и др. оценили его роман «Путешествие на край ночи» (1932) как «замечательную книгу», очертившую, по словам Терапиано, «пределы того порочного круга», в котором волей-неволей должны жить послевоенные поколения, и содержащую образ героя – «демона нашего времени».

В творчестве Василия Яновского, Гайто Газданова и Владимира Набокова мы находим три «модели» отношения к прозе Л.-Ф. Селина. Яновский сначала сам по себе, а после 1932 г. осознанно пошел «путем Селина», работая в его стилистической манере, и несмотря на полемику с ним на уровне идей, оказался в «тени Селина», видимо, из-за недостатка таланта (Яновского называют «русским Селином», но не Селина – « французским Яновским»).

Газданова, автора романа «Ночные дороги» (1939), как и Яновского, сближает с Селином стремление к внушению читателю чувства абсолютной правдивости изображаемого – без искажающих культурных мифологем, воссоздание «потока жизни» как жестокого «экзистенциального приключения» в мире, где бездействуют аксиомы морали, маргинальность персонажей, образ Парижа как одного из кругов ада. Однако Газданов сразу отмежевывается от Селина (в одной из своих черновых тетрадей в начале 1930-х он пишет об «аморальности и безразличии Селина…»), ибо в отличие от него, сохраняет чувство «человеческой нормы», нравственные императивы и ощущение «другого измерения», порожденного памятью о России, с которой связаны испытываемые на прочность верования и понятия.

У Селина и Набокова-Сирина как автора рассказа «Ужас» (1926), романов «Камера обскура» (1932-1933), «Отчаяние» (1934), «Приглашение на казнь» (1935-1936), несмотря на различие характера и масштаба дарований этих писателей, можно говорить о некоем общем истоке (что отмечал П. М. Бицилли) – страшном духовном опыте, открывающем «черный квадрат», Ничто. Сиринский Цинцинат, затворник, для которого жизнь – бессмысленная отсрочка смерти, – своеобразный двойник персонажа Селина – Бардамю.

В целом же следует признать, что во всех трех случаях (даже Яновского) речь идет о типологии, параллелизме творческой эволюции русских писателей и Селина, об общности модернистского художественного сознания, в частности формирующегося феномена литературного экзистенциализма, и о различии пережитого русскими и французскими писателями исторического опыта, их принадлежности к разным литературным и культурно-цивилизационным традициям. Литературная традиция Селина – Э. Золя, Ф. Рабле, путь от Селина шел к Ж.-П. Сартру и А. Камю. У русских младоэмигрантов, несмотря на их особое положение – их «межбытие», их не просто интерес к западной культуре, а обитание в ее «контексте», неизбывно сохранялся мощный иммунитет, направленный не столько против нее, сколько порожденный «инстинктом самосохранения», опасением утраты своей идентичности; ядром этого иммунитета была генетически органичная для них традиция русской культуры (сохраняемой их эмигрантским микромиром, но прежде всего их русским языком): у Набокова – это прежде всего Н. В. Гоголь, А. С. Пушкин, у Газданова – Л. Н. Толстой, М. Ю. Лермонтов, А. П. Чехов, у Яновского – М. П. Арцыбашев, Ф. М. Достоевский, В. В. Розанов, Н. Ф. Федоров с его столь не свойственным Селину и столь характерным для русского национального сознания – утопизмом.