Мария Васильева (Москва)
«Утраченный мир» русской эмиграции во французской литературе
Marija Vasil'eva (Moscou)
« Le monde perdu » de l'émigration russe dans la littérature française
На сегодняшний день тема влияния литературы русской эмиграции на становление французской литературы исследована мало. Это и не удивительно. Эмигрантский литературный мир вряд ли мог повлиять на французскую литературную среду уже в силу своего меньшинства, языковой «закодированности» для носителей другого языка и т.д. Мало того, если обратиться к дневникам Бориса Поплавского, мемуарам Зинаиды Шаховской, письмам Лидии Червинской, автобиографической прозе Гайто Газданова и массе других источников, отражающих эмигрантскую повседневность во Франции, то везде будет сквозить одна и та же мысль об одиночестве, обособленности русской эмиграции «первой волны». Во Франции не было «Русской акции» на подобии чехословацкой. Однако м.б. именно в силу «индифферентного» отношения Франции к русскому зарубежью, отсутствию каких-либо «акций» и масштабных политических проектов взаимовлияние двух культур и литератур происходило на более сложном, трудноисследимом, «метафизическом» уровне.
Феномен литературного творчества выдающегося современного французского писателя Патрика Модиано во многом обязан феномену русской эмиграции «первой волны». Так, из произведения в произведение у Модиано переходит образ русского эмигранта, становясь «сквозным». В повести «Улица Темных Лавок» (1978), получившей престижную Гонкуровскую премию, русская эмиграция и ее представители занимают центральное место. Мир Модиано полон призрачных фактов, скрытых человеческих трагедий, ушедших в небытие судеб (одна из повестей Модиано носит символическое название «Утраченный мир»). Это мир-призрак, где герои в массе своей – люди без прошлого, сделавшие попытку сбежать от своей судьбы и жить «призрачным», «придуманным» сегодня. Однако, восстановленный из небытия «утраченный мир» – (порой, по метрикам, фотографиям, паспортным данным, афишам, визиткам, календарям), не менее призрачен, чем настоящее. «Мертвая материя» фактов и биографических данных не способна «реконструировать» прошлое, возместить реальные потери.
Герой Модиано по сути своей – «беженец». Для французского прозаика важна не столько причина бегства героя, в каждом произведении она разная (бегство с места преступления, бегство от родителей, бегство от безответной любви, бегство от нежелательной военной службы, бегство от нацистов), сколько душевное состояние героя-беженца, его мироощущение. Образ русского эмигранта для Модиано оказывается знаковым. Реальным историческим фоном зарождения этого «беженского» мироощущения и нового бытийного и философского опыта человека ХХ столетия становится целая цепь исторических фактов, где первая мировая война; «передел» Европы; катастрофа русской революции и как результат – исход миллионов россиян в другие страны, появление в политическом праве впервые понятия «беженец» (связано с русской эмиграцией, введено в международное право в 1922 году); преддверие и глобальная катастрофа второй мировой войны и – как часть катастрофы – ужасы холокоста (снова бегство или попытка бегства от судьбы); «вторая волна» эмиграции в России и новый передел Европы – не дают шанса сохранить устоявшееся миропонимание, расставить в законном порядке прошлое, настоящее и будущее, гармонично определиться человеку во времени и пространстве. Русская эмиграция как историческое явление стоит у истоков этих «разломов», глобальных социальных потрясений. По-своему исход русских обозначил преддверие масштабной насильственной глобализации («объект» без гражданства, беженец, апатрид), где человеческому существованию с его вековыми устоями, ориентиром на родовые традиции, на память, на бесценное и незаменимое «вчера» уже нет места. Утраченный мир потерян навсегда. Таким образом – в понимании Модиано – обособленность и одиночество русской эмиграции во Франции были лишь частью обособленности и одиночества современного человека вообще, его глобальной душевной неустроенности и неприкаянности. «Это было стремление ... медленно и незаметно исчезнуть совсем, как исчезают воспоминания и сны», – пишет Г. Газданов («Третья жизнь»). То же мироощущение присуще прозе французского писателя Модиано. Не случайно первая фраза повести «Улица Темных Лавок», где повествование ведется от лица героя, страдающего амнезией: «Я – никто». Не случайно герой повести, желая восстановить свое прошлое по данным частного сыскного агентства, с легкостью применяет к себе различные анкеты и пытается «вжиться» последовательно в каждую из «базы данных», чтобы побороть призрачность своего существования. Подобный распад жизни на несколько «возможных», «гипотетических» жизней, неминуемое «двойничество» судьбы, попытка применить к себе чужую биографию – одна из ведущих тем в литературе русской эмиграции (В. Набоков, Б. Поплавский. Г. Газданов и др.). Да и призрачная «база данных» – тема для мироощущения русской эмиграции межвоенного периода не менее драматичная, если учесть «призрачность» статуса беженца и положения обладателей «нансеновских» паспортов.
«Кто знает, может, когда-то я и был русским...», – размышляет герой Модиано. Описав внутренний мир русского эмигранта «первой волны», французский прозаик наметил одну из наиболее перспективных тем в современной литературе (существование героя сразу в нескольких, «параллельных» мирах, попытка прожить сразу несколько судеб, исправить или заменить свое прошлое), дав новый импульс к освоению опыта русской эмигрантской литературы 20-х – 40-х годов.